Они взяли столько патронов, сколько могли, прежде всего чтобы обеспечить собственную безопасность не только от тюремщиков, но и от товарищей по несчастью. Бунты в тюрьмах могут заканчиваться так же, как и Великая Французская революция: заключенные, и без того отличавшиеся безумием и обезумевшие еще, неожиданно получив власть в свои руки, набравшись наркотиков, могут наброситься один на другого, как змея, которая пожирает кончик своего хвоста. А стоит только начать убивать, так все средства окажутся хороши.
Вооружившись таким образом, рокеры отступили в камеру Одинокого Волка. Вопрос о том, стоит ли рвануться навстречу свободному миру или нет, даже не вставал, никто этого делать не собирался. Проблема была в другом — как остаться в живых, как уберечь свою задницу.
Поэтому все четверо прижались задницами к стене в камере Одинокого Волка и смотрели на шествующую мимо толпу.
Я просыпаюсь от звонка телефона. Шаря рукой, сбиваю будильник и телефон, прежде чем нащупываю трубку.
— Кто это? — спросонья еле ворочаю языком.
— Ты не спишь? — Это Робертсон.
— Теперь уже не сплю! — раздраженно отвечаю я.
— Когда ты сможешь приехать ко мне в офис? — В его голосе сквозят нетерпеливые нотки. Он всю ночь напролет провел как на иголках.
— Зачем?
Привстав, Мэри-Лу смотрит на меня.
— Кто это?
— Ты не один? — спрашивает Робертсон в трубку.
— Не твое дело, черт побери! — говорю я, зажимая ладонью трубку и говоря ей, кто звонит.
— Что он хочет? — допытывается она.
— Пока не знаю. — Я по-прежнему прикрываю трубку рукой.
— Ты ни в чем перед ним не виноват! — с жаром говорит она. — Как раз наоборот.
— При встрече я ему об этом напомню.
— А когда вы с ним встретитесь? — Теперь она встревожена или, по крайней мере, обеспокоена. Уже долгое время от Робертсона у нас одни только неприятности.
— Ну хватит! — говорит он. Я снимаю ладонь с трубки.
— Почему ты не можешь сказать по телефону?
— Потому что все это очень сложно, черт побери! К тому же это касается и других людей. Дело срочное, Уилл! Оно интересует тебя, да и всех нас тоже!
Нетерпеливые нотки в его голосе становятся все отчетливее, похоже, еще немного, и он сорвется на крик. — Сам губернатор просил тебя приехать. Лично.
— Буду через час. Надеюсь только, что дело важное.
— Ты телевизор смотрел?
— Смотрел вчера вечером.
— Дело там швах, как в Аттике, когда они взбунтовались. Может, даже хуже.
— Через час приеду. — В последний момент у меня мелькает мысль. — И вот еще что.
— Да? — подозрительно спрашивает он.
— Чтобы Моузби не было! Видеть не хочу его лживую физиономию!
Я чувствую на расстоянии, как он зол, но ему удается совладать с собой.
— Твое право, Уилл. Если ты хочешь, чтобы было так, я не против. Так или иначе, он здесь ни к чему.
Мэри-Лу пытается удержать меня за задницу, когда я встаю с кровати.
— Смотри, чтобы я смог согреться, когда вернусь, — говорю ей.
— Это не проблема. Ты надолго?
— Не знаю. Впечатление такое, что они одумались. Но сейчас я в отпуске, отдыхаю вместе с дочерью, — напоминаю я. — Еще два дня осталось. И ничто не помешает мне догулять их до конца.
Я поднимаюсь в кабинет Робертсона с черного хода, избегая встречи с репортерами, которые собрались на ступеньках парадной лестницы. В такие моменты журналисты — самое страшное, что только может быть, они ни за что не согласны дать событиям возможность идти своим чередом, обязательно нужно раздувать пламя до тех пор, пока не вспыхнет большой пожар, что даст им возможность побыть в эфире лишние тридцать минут.
Робертсон ждет меня в кабинете. Он один. А я-то думал, что народу будет полным-полно.
— Спасибо, что приехал, — начинает он. — Я по-настоящему благодарен тебе за это. Другие тоже оценят это по достоинству.
— Только не спрашивай, что страна может сделать для меня и так далее, — скромно отвечаю я.
— Кто старое помянет, тому глаз вон. Согласен?
— Ты что, шутишь? — Да как он смеет даже предлагать мне такое? И ради этого я пожертвовал сном, в котором остро нуждаюсь, оторвавшись от груди женщины, которую люблю? — Слишком уж просто, Джонни! Ты хочешь сказать, что инцидент исчерпан, а это не так, он не исчерпан ни для меня, ни для них. — Хитрый сукин сын — теперь, когда чувствует, что его загнали в угол, снова набивается ко мне в лучшие друзья, делая вид, что ничего не произошло! Хочет и рыбку съесть и… Не выйдет, дружок!
Он плюхается в кресло.
— Неужели нельзя хоть на время оставить меня в покое?
— Об этом не со мной нужно разговаривать. Тебе надо бы об этом знать.
— Мне казалось, что попробовать все же стоит. — Он пытается не очень удачно сострить, рассчитывая на то, что в ответ я скажу какую-нибудь резкость.
— Не попробовать, а бросить все это дело вообще — вот что тебе стоит сделать!
— Ну да. О'кей. Один черт, попробовать все же надо было!
Выглядит он препогано. Не выспался, не побрился, не принял душ. Он наливает кофе и себе и мне. Это мне уже знакомо, когда я сам баловался «Тэйстерз чойс» вместо амфетаминов, ему эта штука тоже понадобится, прежде чем дело подойдет к концу.
На селекторе оперативной связи загорается лампочка — это звонит его секретарша.
— Начальник тюрьмы Гейтс едет сюда, сэр.
— Просите его сразу, как только приедет.
— Кроме того, губернатор звонил из своей машины. Он будет через пять минут.