— А это обязательно? — хнычет она.
— Да, обязательно. — Он даже не пытается скрыть раздражение. — Вы обязаны отвечать на все вопросы, которые вам задают, а не только на те, на которые хочется.
Она скрещивает ноги, расставляет их в стороны, потом снова скрещивает, ерзает на стуле, пытаясь избежать неминуемого; нога, перестав ее слушаться, повисает над полом, туфелька с нее того и гляди свалится.
— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, — прошу я.
— Да, — еле слышно отвечает она.
— Сколько раз?
— Я… я не помню.
Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру досье на нее и возвращаюсь на прежнее место.
— Разве вы дважды не привлекались к ответственности за проституцию? — спрашиваю я, заглядывая в досье. — И еще дважды за приставание к прохожим на улице?
— Вы же сами все прочитали.
— Иными словами, вы согласны с тем, что здесь написано?
— Если там так написано, то да! — зло выкрикивает она. — Так я и сказала, о'кей? Теперь довольны? — хнычет она, словно маленькая девочка, которая изо всех сил старается не расплакаться.
Я снова заглядываю в досье. Делаю я это для отвода глаз, потому что наперед знаю, что там написано.
— Здесь сказано также, что вы привлекались к судебной ответственности за пьянство в общественном месте.
— Я никогда не…
Я сую ей досье под нос, пальцем указывая на нужную строку. Она отшатывается, словно я подношу ей к лицу паяльную лампу.
— Вы никогда не… Что именно?
— Так, ничего особенного. Бог ты мой, люди, случается, хватят через край, ну и что с того? Тоже мне! Просто я сболтнула лишнего не тем, кому нужно, вот и все.
— Понятно. Со мной это тоже случалось. Когда я спохватываюсь, уже поздно. Мартинес вопросительно смотрит на меня, я качаю в ответ головой и продолжаю дальше.
— Вот о чем мне еще подумалось, госпожа Гомес, — говорю я так, словно эта мысль только что пришла мне в голову. — Мы установили, что в тот вечер машина Ричарда была в ремонтной мастерской. Она вышла из строя. Вы согласны?
— Ну да, она была не на ходу, о'кей. Я тут напутала, я просто забыла, вот и все.
— Ничего страшного. Но тогда меня вот что смущает…
Прежде чем задать следующий вопрос, я поворачиваюсь к присяжным.
— Каким образом подсудимые доставили Ричарда Бартлесса на вершину горы? Не могли же они забраться туда на мотоцикле. Он просто свалился бы с сиденья.
В зале становится тихо.
— Итак, госпожа Гомес?
— Он… ну… они… ну… они украли машину! — выпаливает она.
— Что?
— Я совсем забыла. Они взяли одну из машин со стоянки рядом с мотелем, замкнули провода, чтобы запустить двигатель без ключа зажигания, вот и все. Так и привезли меня с Ричардом в горы.
Я перевожу взгляд на Мартинеса, присяжных, туда, где сидят обвинители. Все они не отрываясь смотрят на нее, не веря своим ушам.
— Госпожа Гомес! — Мартинес чуть не падает из кресла. Сказать, что он взволнован, значит ничего не сказать. — Почему за все время свидетельских показаний вы ни разу не удосужились упомянуть об этом?
— Да я забыла! — опять канючит она. — Они изнасиловали меня, угрожали ножом, связали Ричарда так, что тот не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, я думала, они и меня собираются убить, память как отшибло. — С ней, того и гляди, случится истерика. — Какая разница, на чем они нас туда привезли? В конце концов, главное, что привезли, а остальное не важно.
— А куда запропастилась эта украденная машина? — спрашиваю я. — Она что, улетела?
Моузби без конца ерзает на стуле. Тут он дал маху, и он это знает.
— Они вернули ее на прежнее место. По-моему, поставили туда же, где она и была.
— Вернули на прежнее место и всего-то? Госпожа Гомес… Надеюсь, вы не сочтете мои слова невежливыми, но разве такое объяснение не кажется вам самой нелепым?
— Я мало что помню! — кричит она. — Просто я видела, как они сначала изуродовали, а потом убили человека! Не обращала я внимания на какую-то чертову машину!
Несмотря на эту вспышку, рассчитанную на сочувствие со стороны, к тому времени, когда я заканчиваю перекрестный допрос и Мартинес объявляет перерыв в судебном заседании до следующего утра, я доволен. Она — штучка еще та, мало того, что врет на людях и не краснеет, к тому же еще алкоголичка и шлюха! Трудновато будет приговорить четырех человек к смертной казни, исходя из показаний такой свидетельницы!
День прошел замечательно, ни слова об этом чертовом суде. Мы с Клаудией весь день провели в горах, гуляли, когда хотели, рассматривали полевые цветы, растущие на высокогорье; при виде каждого цветка, поражавшего неповторимой красотой, у Клаудии вырывалось восторженное восклицание, словно никто и никогда не видел, как красивы эти стелющиеся по земле цветы. Мир открывался перед ней новыми гранями. Наловив рыбы, мы тут же ее зажарили и съели, а остатки, завернув, унесли с собой, постаравшись оставить как можно меньше следов своего пребывания. Солнце уже садилось за горизонт, когда мы собрались домой, небо над горами, виднеющимися далеко на западе, окрасилось в багряно-оранжевые тона, лица у нас обгорели, задубели от ветра. Неторопливо следуя по извилистому шоссе, ведущему обратно в город, мы спели одну за другой и «Водителя грузовика», и «Оркестр дядюшки Джона».
Словом, денек выдался такой, что хоть запечатывай его в бутылку и храни до скончания века.
Мы вместе переворачиваем страницы «йерлинга». Ее светло-каштановая головка, еще мокрая после купания, покоится у меня на плече. Читая, я смотрю на ее лицо; какие тонкие черты! Дочь вся в меня, плоть от плоти моей. Я скорее умру, чем отпущу ее. Я умру, если буду вынужден отпустить ее. Я уже медленно, плавно продвигаюсь навстречу смерти. Но в эту минуту не помню себя от счастья. Если бы только минута длилась вечно.