Ему-то больше ничего и не нужно, но в самый последний момент присяжные плюют на инструкции, и весь этот расклад летит к чертовой матери.
Без десяти пять от них приходит записка: мы готовы.
Из камер временного содержания приводят подсудимых. Они садятся за один стол с нами. Робертсон, Моузби, остальные представители обвинения рассаживаются за другим столом. За ними мать убитого, Гомес с Санчесом. Брата Одинокого Волка среди нас нет. Как нет, разумеется, и Риты Гомес, и всех остальных свидетелей.
Зал переполнен, дышать нечем. Журналисты стоят даже в коридорах, куда ведет открытая дверь.
Я гляжу на Робертсона. Почувствовав мой взгляд, он поворачивается и смотрит на меня. У меня сейчас на карту поставлена жизнь четверых подзащитных, моя должность компаньона в фирме, у него вообще все зависит от исхода процесса.
— Передайте вердикты присяжных сюда, пожалуйста, — говорит Мартинес, обращаясь к старосте.
Тот вручает вердикты судебному приставу, который несет их на судейское место. Мартинес медленно перебирает их один за другим и бросает взгляд на подсудимых. По виду не скажешь, что у него на уме. Он снова рассматривает вердикты и с кивком возвращает их судебному приставу, тот отдает их судебному исполнителю.
— Вердикты присяжных огласит судебный исполнитель, — глядя на нас, говорит Мартинес.
Судебный исполнитель встает.
— Рассмотрев дело, возбужденное властями штата против Стивена Дженсена, — торжественно читает он, — мы пришли к выводу, что подсудимый виновен в совершении убийства при отягчающих обстоятельствах.
В зале поднимается страшный гвалт. Робертсон и Моузби кидаются в объятия друг другу. Мартинес ударяет молотком по столу, требуя тишины.
— Тихо! — кричит он. Какое там!
Одинокий Волк обмякает. Я ободряюще обнимаю его за плечи.
— Я не убивал, старик.
— Знаю, — говорю я. Слабое утешение.
— Рассмотрев дело, возбужденное властями штата против Ричарда Патерно, мы пришли к выводу, что подсудимый виновен в совершении убийства при отягчающих обстоятельствах.
Теперь очередь Таракана валиться на стул. Я не верю своим ушам, впечатление такое, что меня шарахнули обухом по голове.
— Рассмотрев дело, возбужденное властями штата против Роя Хикса, мы пришли к выводу, что подсудимый виновен в совершении убийства при отягчающих обстоятельствах.
Голландец. Двадцать два года. Он ошарашенно смотрит на остальных. Как я сюда попал, это что, на самом деле или я вижу сон?
И наконец, Гусь, этот седобородый старик. Виновен. Ему тоже изменяет выдержка, у него единственного на глазах появляются слезы.
— Господи! Не может быть.
Просто слов нет. Чушь собачья, а присяжные ей поверили, черт побери! Четыре человека, которые, я знаю, знаю наверняка, невиновны, только что приговорены к смертной казни.
Через неделю присяжные снова собираются на заседание для вынесения смертного приговора, что представляет собой пустую формальность. Поскольку мне не удалось вытащить их из этой передряги, им теперь прямая дорога на электрический стул. Присяжные времени не теряют. Жалеть этих людей ровным счетом нет никаких оснований. Они не принадлежат к цивилизованному обществу, стало быть, надо изолировать их от него, и чем надежнее, тем лучше. Их будут держать в тюремных камерах, пока не приведут смертный приговор в исполнение, сделав инъекцию яда.
На рокеров надевают наручники, заковывают в ножные кандалы и уводят. Я уже сказал им, что мы подадим апелляцию — после обвинительного приговора по делу о преступлении, караемом смертной казнью, это делается автоматически. Если апелляция, минуя все промежуточные инстанции, в конце концов доберется до Верховного суда, то приведение приговора в исполнение потребует лет семь, а то и больше.
— Надеюсь, ты на меня не злишься, — говорит Робертсон. Подойдя, он протягивает мне руку.
Своей руки я не подаю.
— Они невиновны, черт побери! — Это просто невыносимо.
Ему этого все равно не понять, он страшно рад, но держится спокойно.
— Присяжные рассудили иначе. Так уж получилось.
— Их подставили.
— Ты писаешь против ветра, Уилл!
— Когда-нибудь я это докажу! — запальчиво восклицаю я. К черту вежливость!
— Они были виновны, — спокойно отвечает он. Победа осталась за ним, он может позволить себе быть вежливым. — Они были виновны еще до того, как переступили порог зала суда. Все это знали, кроме тебя.
— Ну да, как ведь раньше говаривали? «Сначала мы будем судить их по всей справедливости, а потом повесим». — Эти слова даются мне с трудом. — Ты забыл мне об этом сказать, когда я с твоей подачи взялся за это дело, многозначительное упущение, тебе не кажется?
Он и ухом не ведет.
— А мне казалось, правосудие, понимаемое так примитивно, — уже дело прошлого, Джон.
— Иной раз иначе нельзя, — отвечает он и, повернувшись ко мне спиной, выходит.
Зал суда пустеет. Мне не хочется уходить, ничего хорошего меня все равно не ждет. Впрочем, тут тоже. Такое ощущение, что все чувства атрофировались.
Все ушли, мы остаемся вдвоем с Мэри-Лу. Она то ли обнимает меня, то ли прижимается ко мне.
— Мы сделали все, что могли.
— Слабое утешение.
— Пойдем. Уже пора.
Она берет меня за руку.
— Не сейчас. Мне нужно посидеть еще немного. Пожалуйста.
Она понимающе кивает.
— Ты будешь составлять апелляцию?
— Да.
— Сам?
— Наверное. Так или иначе, теперь это пустая формальность, хоть тут повезло.